Людей не было. Вообще. За первую неделю похода мы видели 2 (двух!) человек. Тоже турики. На восьмой день, когда стали спускаться, повстречали большую группу из Минска. В полудне ходьбы от первых населённых пунктов начали встречаться туриствующие местные жители (в основном семьи или группы семей).

Турсезон, как я понял, длится месяца два. Понятно это стало по документальным свидетельствам, которые можно обнаружить на перевалах. Есть такая традиция: оставлять на перевале послание грядущим поколениям. Типа надписи «Здесь был …». Можно было бы писать на камнях маркерами, но так как туристы — люди приличные, всё это культурно оформляется на клочке бумаги и зарывается под небольшой каменный могильничек, который легко заметить по его рукотворной форме. На этом клочке фиксируется информация о группе, о погоде, о предыдущей записке, дата и прочее: настроение, мол, бодрое, все живы, здоровы, шлём пламенный привет и кусок шоколада.

Так вот археологические находки свидетельствовали, что перед нами шла первая группа в этом сезоне (МГУ в составе 14 человек). Шла на 3 дня раньше и сняла записку прошлого года, датированную августом. До июля много снега, после августа, вероятно, холодно. Добро пожаловать на необитаемую планету.

Змеи, скорпионы, огнедышащие драконы, огромные мохнатые пауки, сасквочи и бигфуты, чудом уцелевшие рыбы из эпохи мезозоя и саблезубые пещерные медведи… почему-то отсутствуют. Одному товарищу посчастливилось с утра увидеть медведя обыкновенного, другой барышне — оленя. Я же, как настоящий зверобой, довольствовался экскрементами на снегу. Наметанный глаз и крепкая логика позволили мне сделать вывод, что невидимый зверь либо сильно напрягался, поднимаясь в гору, либо испугался, завидев нашу группу вдалеке. Остальные выводы пусть делает академия наук. Фото я им выслал.

Вокруг на много миль вперед, назад, вниз и чуть вверх только кровососущие насекомые и гигантские капустницы, сношающиеся тут и там. Редкая птица долетает до горных вершин, да и смысл так напрягаться?

Осенью горы покрываются снегом, потом покрываются им зимой и ещё чуть-чуть весной. К лету снег начинает таять. Тая, снег превращается в ручьи, ручьи в потоки, а потоки в реки. Горы буквально сочатся. Тут и там на небольших кратерообразных плато лежат синие озёра. Вода прозрачная как слеза младенца. Кислотные дожди сюда не добираются; двуногих, как было написано выше, крайне мало; как следствие, природа успевает переработать дерьмо, занесённое редкими посетителями за два коротких месяца. Пить можно отовсюду, что течет. Никаких воздействий на пищеварительных тракт, кроме благотворных, не обнаружено.

Вода течёт очень быстро. При этом она дико холодная: несколько градусов (а какой температуры по-вашему должен быть только что растаявший снег?!). Та вода, что не течёт, ещё холоднее. (Наверное, когда течёт, она трётся об камни и чуть-чуть прогревается). Вода в озёрах — жидкий лёд, холодная до судорог мозга. Причем тут мозг? Так голову-то мыть как-то надо… Мылись, купались, а утром вода покрывалась полусантиметровой корочкой льда. Иногда воды не было вообще, а был только снег, но это немного другая история…

Летом в горах снега мало, но достаточно, чтобы прочувствовать, что такое спуск и восхождение по подтаявшему фирну. Спускам, восхождениям, срывам, врубаниям, прорубаниям и прочим снежным премудростям нас — юных горнолазов — обучили при первой возможности, строго-настрого запретив выпускать из рук ледорубы, когда под ногами беленькое.

По снегу вверх группа идёт гуськом, след в след за первым — прорубающим ступени. Прорубать ступени — крайне утомительное занятие, поэтому желающих идти альтернативным путём немного. Ступени прорубают по очереди, играя в своеобразный «ручеек».

По снегу вниз группа может идти таким же способом, но энтузиазм здесь подстегивается только одним фактором: страхом. Те, кто посмелее, используют последнее достижение высокоснежных спусков — глиссер или старую добрую… задницу. Глиссером спускаться модно, но сложно. Метод заключается в том, что ты изображаешься лыжника без лыж. При этом не стоит забывать, что за спиной — тяжеленный рюк. Через минуту ножки начинают дрожать в коленках и тогда очень хочется плюнуть на всё и… На жопе катиться легко, но не так приятно. Во-первых, она очень быстро становиться мокрая, а во-вторых, скорость спуска не контролируется, и последний превращается в срыв.

Срыв — это когда ты идешь, насвистывая Высоцкого, врубаешься в снег, и вдруг оступаешься, падаешь и начинаешь катиться, стремительно наращивая скорость спуска. Никаких коварных расщелин, километровых пропастей и острых как бритва кусков льда на наших детских маршрутах не было. Однако, у снега есть свойство заканчиваться, причем, как правило, камнями. Хотя, если бы он заканчивался не камнями, а альпийской травкой с бабочками, разогнавшееся до первой космической скорости беспомощное тело с рюкзаком контраст поверхностей всё равно ощутит каждой косточкой. Поэтому, потеряв контроль над спуском, надо как можно скорее его вернуть. Для этого в руках у каждого снегопроходца имеется уже упоминавшийся ледоруб, который надо постараться как можно глубже вонзить в гадский снег и навалиться на него всем своим тщедушным тельцем, стараясь замедлить скорость скольжения. Вонзая ледоруб в снег важно не зацепить себя по какому-нибудь важному органу, потому как ледорубы явно разрабатывались как оружие нанесения тяжких телесных повреждений саблезубым медведям, обладая всевозможными выступающими деталями разной степени заточенности.

От солнца, как известно из школьного курса природоведения, во многом зависит температура воздуха. В горах эта зависимость прямая, потому что воздуха мало: он быстро прогревается и быстро остывает. Днем одежда — «русские в Майами»: шорты, маечки, рубашки. Как только солнце заходит, резко становится холодно. Насколько сильно становиться холодно, зависит от высоты. Чем выше, тем быстрее надо надевать на себя заветные слои одёжки: термобелье, флис, ветростоперы.

Загорать в горах сложно. Чуть где не помазал, где открылся — получи смачную пощёчину от солнца. Солнце лупит ультрафиолетом безжалостно. На снегу поток лучей в два раза сильнее. Через час пребывания на снегу в солнечную погоду на незащищенном теле бледнолицего появляются волдыри, т.е. ожоги 2 степени. Защитные крема должны быть не меньше 30 единиц. Каждый час-два боевую раскраску надо обновлять.

Без очков (естественно со всеми степенями защиты, какими только можно) в горном походе просто нечего делать. Глаза лопнут.

На самом деле не всё так страшно. К середине похода начинаешь понимать когда, где, что и на сколько можно приоткрыть. А при наличии днёвок (длительных стоянок) у упорного товарища есть все шансы вернуться с горного похода покрытым ровным слоем шоколада.

К вечеру н-ного дня мы подошли к очередному перевалу. Солнце спряталось за неподвижной тучей, а потом и вовсе скатилось за вершину. Вечерело, холодало. Было понятно, что перевал мы сегодня не перевалим. Командир приказал бить лагерь. Команда обвела затравленным взглядом местность. Местность представляла собой помесь лунной поверхности и Северного полюса. Со всех сторон серо-коричневые пики горных вершин, груды булыжников, снежные холмы и какая-то замерзшая лужа, высота — 3100, богатейший ассортимент спальных поверхностей: полуметровые камни или снежное поле. При всей очевидности выбора, робкие предложения заночевать на булыжниках всё-таки прозвучали, настолько сильно не хотелось морозить жопу на тысячелетнем снегу. Но приказ есть приказ. Снегом субстанция называлась только потому, что была относительно белая и абсолютно холодая. Поверхность была похожа на внезапно замерзшее бушующее море. Для того чтобы расчистить место для палатки необходимо было в течении 15 минут работать ледорубом, выравнивая окаменелые волны.

Ноги мои были промочены часа два назад при подъеме по руслу ручья, и теперь, когда с заходом солнца температура стала стремиться к нулю и ниже, пальцы один за другим переставали подавать признаки жизни. Перед глазами поплыли картины из «Повести о настоящем человеке»: ночь, снег, горы, я с рюкзаком и обмороженными ногами ползу к «нашим». Растерся, поужинал, выдавил из мочевого пузыря всё что смог, чтобы ночью не дай Бог не захотелось вылезать из палатки. Оделся во всё, что было с собой. Залез в спальник с температурой комфорта -6. Комфорта не ощутил. Снежная плита прикрытая дном палатки, кариматом, спальником и одеждой обдавала ледяным холодом мочеполовые органы. Стало тревожно. Снял с себя куртку, флисовую толстовку и положил под спальник в районе вышеупомянутных органов. Поток ледяного излучения уменьшился, но тревога осталась. Засыпал тяжело. Вспомнилась история про бедного Скотта, который замёрз в своей собственной палатке, на обратном пути от Южного полюса…

Ночью в палатку постучали и попросили таблеток от головы. У народа началось кислородное голодание…

Утром проснулся от того, что на голову мне падает снег. Весь потолок палатки был покрыт замерзшим выхлопом четырех человек. Залез в мокрые ботинки, которые предусмотрительно поставил в палатку на ночь. (Те интеллигенты, что оставили обувь у порога, утром ходили в хрустальных туфельках как золушки). Снаружи палатка была покрыта кусками льда — ночью температура опустилась до -10. Самая страшная ночь похода закончилась…

Пока все спали, чтобы хоть немного согреться, забрался на перевал, до которого мы чуть-чуть не дошли, и узрел один из самых красивых пейзажей похода. Внизу меж гор на высоте где-то 2500 метров висела пелена облаков, словно взбитая пенка молочного коктейля. Под ней лежала зеленая долина. Именно в этот момент я четко осознал, что стою на вершине. От этого осознания кружилась голова, и хотелось кричать во всё горло. Покричал. (А чего себя ограничивать?)

Глянув по другую сторону, увидел нашу снежную лощину и крохотные палатки (на фото в правом нижнем углу). По лощине медленно и неотвратимо ползла полоска света. Перед полоской светораздела была зима, на палатках лежал иней, а в палатках лежали продрогшие участники экспедиции. За полоской светораздела было жаркое лето, пели птицы, а талая вода собиралась в ручьи. На этой стороне перевала мир тоже раскололся на две половины.

Человек с утра до вечера сидит в офисе, смотрит телек по вечерам, иногда ходит в тренажерный зал, пьет пиво по пятницам — вобщем ведёт обычную размеренную жизнь. Потом — бац! — а не сползать ли мне в горы? Ага, так горы его и ждут с распростёртыми объятиями. Горы хороши для горцев, для всех остальных — это стресс для организма. Низкое содержание кислорода в воздухе, низкое давление, перепады высот и физические нагрузки. У кого-то организм выдерживает издевательства, а у кого-то выдает системную ошибку «Ваши драйвера не совместимы с данной операционной системой». Человек заболевает горняшкой. Рюкзак тащить отказывается, идти в гору не хочет и вообще чувствует себя как с хорошего перепоя.

Не миновала горняшка и нас. Через три дня двое товарищей сошли с трассы и были расстреляны переправлены на Большую землю.

В некоторых местах маршрут нашей экспедиции пересекал водные преграды. Водные преграды варьировались от еле сочащихся меж камней ручейков, до полноценных горных рек. Горные реки по камушкам не перепрыгнешь, вброд не перейдешь и вплавь не переплывешь. Надо натягивать переправу. Для натягивания переправы нужен один доброволец, жердь и крепкая веревка. Остальная часть команды рассаживается по берегу с фотоаппаратами и попкорном. Веревку привязывают к добровольцу, дают ему в руки жердь и запускают в бурлящий поток. Доброволец передвигается в потоке со скоростью полметра в минуту, отбиваясь от пираний и крокодилов жердью. Если он от усталости или судороги падает в воду, его вытягивают, ставят на ноги и всё повторяется сначала. До полной и безоговорочной победы. В конце концов, веревка натянута, и к переправе приступают остальные.

В контраст стремительным рекам и изменчивой погоде, природа на Кавказе величественно статична. Исполинские глыбы камня, сосны в пять обхватов, трава в человеческий рост. Горы интересны тем, что на их склонах представлены все климатические пояса от Крайнего Севера до той широты, на которой стоит гора. У подножья — степь, чуть выше начинаются лиственные леса со знакомыми березками и незнакомыми буками. Лиственные леса сменяются хвойными, которые пахнут базами отдыха и лагерями средней полосы. Кажется, что ты выехал на отдых за город, только сосны почему-то растут под углом к поверхности, а тебе всё время надо карабкаться вверх (или спускаться вниз). Сосны сменяются редколесьем, а оно в свою очередь — альпийскими лугами, с какими-то цветочками, которые наверняка все поголовно занесены в Красную книгу. А выше — камни и снег, снег и камни.

Нападали. А мы отстреливались. Ночью выставляли часовых и окружали лагерь частоколом и рвом. Девушек пристёгивали к себе наручниками, чтобы их не угнали в аул, пока мы спим. Вообще-то без винтовки и доброго коня в горах делать нечего.

Это самый распространённый вопрос обдолбаных телевизором граждан. На встречный вопрос, кто на нас должен напасть в Карачаево-Черкесии и по какой причине, жмут плечами или отмачивают очередную телевизионную чушь.

Подобные бредовые вопросы мне задавили и в прошлом году, когда я ездил в Карпаты: «Как ты можешь туда ехать?! Там ведь националисты! Там русских не любят!». Подобные вопросы мне зададут и в следующем году, куда бы я не поехал.

Граждане, в данном субъекте Российской Федерации всё в пределах нормы. Население трудится в поте лица, власть делает вид, что трудится, гаишники берут взятки, дорожники ремонтируют дороги. В ходу рубли, на которые можно купить всё что угодно. Русский все понимают. Девушки ходят без паранджи и с обнажёнными животиками. В Домбае (горнолыжный курорт) строятся новые гостиницы. МЧС разъезжает туда-сюда, словно техасские рейнджеры, и периодически пытаются за что-нибудь вставить пестон. Погранцы перешли на контрактную основу, расширили зону контроля границы, и теперь злобные грузины* к нам точно не перекинут палёный Нарзан. «В Багдаде всё спокойно».

Настало время рассказать про горы.

Горы очень красивые.

Бескрайне порадовали меня в этом походе ботинки. Если с Карпат я выезжал с огромными, просто гигантскими мозолями, в которых, как уродцы в физрастворе, плавали мои пальцы, то после Кавказа можно было польку танцевать. Спасибо компании Karrimor. Ботинки были куплены просто за смешные деньги.

В последний день инструктор решил обкатать на наших несчастных, изморённых телах курс молодого альпиниста. Нашёл толстый бук, обвесил его верёвками и гонял по нему как мартышек с утра до вечера.

Главный атрибут настоящего альпиниста — пояс, похожий на трусы мазохиста. Весь в заклепках, кольцах и ремнях. Надев его, чувствуешь себя Томой Райдеровой или Томом Крузом как минимум. Опробовали всякие способы спуска, подъема, в том числе пресловутую «восьмёрку», виденную тысячу раз в фильмах про героев и спецназовцев: открытое окно, герой, упершись ногами в подоконник, стоит жопой наружу, в руках веревка, пропущенная через пояс, толкается ногами от подоконника и отлетает назад, одновременно плавно опускаясь по верёвке, приземляется ногами на стену, отталкивается и снова парит… ну или вламывается в окно этажом ниже. Круть. Однако, оставались загадкой некоторые технические моменты. Технические моменты оказались до гениальности просты.

Порадовал свободный спуск на карабине. Ты пристегиваешь карабин к альпинистским трусам, вешаешься на веревку и скользишь по ней, расслабив конечности. Красоту трюка демонстрируют фотографии ниже.

На этом вульгаризме заканчиваю свой отчёт. Спасибо за внимание.