Заканчивается лето – так, как будто кто-то безжалостно его выкручивает, выжимая последние капли. Лето вышло напряженным, растрепанным и совсем не грибным. В каком-то смысле и хорошо: такое лето не жалко, заканчивается, и бог с ним. В другом смысле плохо – надо бы подводить итоги, но итоги чего? Ничего же ведь по большому счету и не было.
А в еще одном смысле – опять хорошо. Когда грибов, по крайней мере тех, за которыми местные ходят с ведрами и жадными глазами, нет, можно просто бродить по опушкам, фотографируя редкие поганки, и размышлять о происходящих событиях. А события тут такие. Местный охранитель, которого я списал было со счетов, вернулся к работе, да еще как! Строительство каких-то охотничьих домиков на опушке прекратилось (что-то там с разрешениями вышло), сторож единственного уже построенного дома взял вдруг да и умер (а это был последний работоспособный мужик из местных), а дорога, трудолюбиво вымощенная по весне свежеспиленным ивняком, взяла вдруг да и проросла. Стало окончательно ясно, что никаких нововведений тут не потерпят.
Нововведений, конечно, в плохом смысле. В хорошем нового много, правда, всё – птицы. Просто разные. На большой дороге часто встречается семья каких-то больших, красивых и серьезных соколов – расхаживают, взлетают, охотятся. На поле неподалеку пару раз показывались дикие то ли гуси, то ли лебеди – в любом случае, явление для наших широт незаурядное. На пригорке – и опять-таки, на дороге, - пасутся куропатки. Много. На пруду, уже у самого-самого дома, встали лагерем дикие утки. Утром, чуть выйдешь оглядеться, стартуют с грохотом и беспорядочными шлепками.
В самый раз менять макрообъектив на телевик и делать сайт про птиц – грибов опять, считай, и нет. Несколько раз за лето казалось, что вот-вот, и начнется, но впечатление всякий раз оборачивалось разочарованием, если не позором. Не началось. И мало того – порой уже задним числом обнаруживались остатки таких вот несбывшихся ожиданий, вроде огромных взлохмаченных опят, стоящих отдельно, на большом отдалении друг от друга. Кто-то же пару недель ходил, кто-то их видел, кто-то точил ножи в предвкушении надвигающегося урожая…
Так что в лес я пошел безо всяких ожиданий, вооруженный лишь здоровым скепсисом и фотографическим аппаратом. Сразу надо сказать, что вопреки законам драмы, отсутствующие ожидания полностью себя оправдали: домой не принес ни единого гриба.
Это в физическом смысле. А вот в электронном кое-что есть.
Первое, что мне бросилось в глаза – веселка в стадии яйца. Причем в стадии яйца очень и очень немаленького. Оглядел, препарировал, отснял. Что ж, уже не зря выбрался.
Вторым прошел моховик из числа тех непонятных, с растрескивающейся, но не краснеющей шляпкой. Был он уже профессионально украшен разноцветным плесневелым мохом, и снова не годился даже на роль образца. Настанет же когда-то день?..
Начали было попадаться и относительно съедобные грибы, но было абсолютно ясно, что не набрать даже на сковородку, а значит, незачем и трогать. Маленькие сыроежки, хрупкие и насквозь червивые; здоровенные лопухи вешенки легочной, основательно обжитые какими-то мелкими суетливыми насекомыми; желтые ежовики, не выросшие, но обреченно потемневшие; насквозь проеденные подгруздки белые и черные.
Несъедобных грибов, впрочем, всё равно существенно больше. Обратила на себя внимание стройная мицена, напоминающая Mycena inclinata; крупная мицена, напоминающая Mycena galericulata; темная мицена, ничего особенного не напоминающая. Радовали глаз разноцветные негнючники и древолюбивые коллибии. Большие неряшливые валуи, напротив, глаз совершенно не радовали, а единственный красный мухомор и единственный белый (вонючий?) мухомор, напротив, почему-то немножко встревожили. Большой проросток псилоцибы полуланцетовидной не вызвал ощутимых чувств.
А вот, к примеру, млечник дубовый Lactarius quietus – его куда, в несъедобные или всё же в съедобные, но бессмысленные? Впрочем, вопрос довольно пустой: было его много, но был он стар и сух. Время этого солнечного, теплого и совершенно бессмысленного гриба прошло неделю назад, вместе с жарой и засухой.
А куда подберезовик – если он один-одинешенек и с палец высотой, даром что пропорции вполне взрослые? Съедобен он или не вполне?
А мегаколлибия широкопластинчатая (боже, эта-то откуда тут взялась) – куда ее?
А это что за красивые розовые сыроежечки?
А это что за… на живой еще липе… боже, это, кажется, не просто какой-то левый трутовик, это самая настоящая печеночница! Ну точно – языковидные тела, мягкие, красные, с бело-желтоватым гименофором, на срезе сильно кровят, на вкус – кисло… Так ее и описывали, и кто бы мог подумать, что в двухстах метрах от моего дома…
А… а грибов-то, в принципе, могло бы и набраться, если сразу поставить себе такую задачу, а не поглядывать на скудное ассорти сверху вниз. Впрочем, что с них толку, покинувших земные недра в теплое и сухое время, когда против грибной мухи у маленького человечка в шляпке нет ни единого шанса?
И всё-таки грибу – быть. Наш бобровский гриб не приучен сдаваться. Ободренные дождями, на свет полезли крошечные валуи, отставшие от своего календаря. А у культового пня, на котором по осени председательстивует гриба-баран, благородно краснеют россыпи шляпок кирпично-красного опенка. Грибу быть – когда июльский валуй вступит в реакцию с октябрьской гифоломой. А ведь где-то в толще древесины скрываются в ожидании своего часа настоящие опята, ведут переговоры с березами чернушки, планируют освоение осеннего бюджета подберезовики и подосиновики.
Игорь Лебединский, 31.08.2008
