Если вы слышите, как в лесу страшным голосом кричит человек — не спешите думать, будто его там склоняют противуестественным образом. Возможно, он просто нашел такой подосиновик, после которого непонятно, как и зачем жить дальше.
...Да, как раз такой подосиновик и нашелся. Но всё в начале нашего июля происходило сумбурно, с кочки на кочку, не всерьез; так и будем строить повествование, где выросшая под домом Agrocybe dura гармонично соседствует с прогнозом погоды, гнездом шершней и планами на выходные. В общем, обо всём по порядку — по такому, как мне это запомнилось.
Итак, в первых числах июля я отбыл в творческую командировку в деревню. Задача была ясна: писать книгу, которую мне писать трудно. К сожалению, книг про грибы мне никто не заказывает (точнее, один раз пытались, но бесплатно) — пишу на этот раз про недвижимость. Тема интересная, но прочности, прямо скажем, гранитной. Но всё это к делу не относится — важен тот факт, что ехал я совершенно не за грибами. Ради такой антицели я даже забыл дома ножки от фотографического аппарата, что должно было бы сделать меня совершенно беззащитным перед лицом грибов-пожирателей времени.
К тому же, необходимо помнить, что в наших краях июль — сезон совершенно мертвый. Те, кто регулярно читает и слушает мои жалобы, это уже знают. На протяжении последних лет в июле осадков было немногим больше, чем в пустыне Калахари, да и те моментально испарялись, создавая духоту и общую атмосферу безблагодатности. Какие уж тут грибы, кроме плютеев и мегаколлибий!
Размышляя таким образом, я отправился прогуляться после трудной дороги. Отправился недалеко — в стихийный березняк метрах в ста от калитки. Там, исключительно шутки ради, я хотел проверить давно известные «подосиновые» места. И вот тогда мне пришлось заорать — как еще реагировать на эту находку, я не имел представления.
Это, конечно, были истинные подосиновики — огромные, ярко-оранжевые, белоногие. Не какие-то крашеные подберезовики, а настоящий Leccinum aurantiacum по старой классификации. И ладно бы полусферические оранжевые исполины — рядом торчал «челыш» толщиной с мою руку. Страшно подумать, что бы из него выросло, если б не я!
Вообще, забегая вперед, подосиновики оставили самое яркое впечатление, и больше всех помогли мне в работе над книгой по недвижимости. Как ни странно, даже самые малые из них не произвели на меня ровным счетом никакого фаллического впечатления. Скорее они напоминали фонарики лесных гномиков, расставленные, чтобы освещать какой-то непонятный человеку путь — возможно, от дома до туалета.
...Позднее утро. Жара, второй этаж. В форточке сидит кот Фридрих и акробатически тянется, пытаясь проникнуть на крышу, где аппетитно чирикают птички — в пределах дома один лишь хвост в качестве противовеса. Я перевожу будильник на попозже и досматриваю сны о грибах. Никуда они не денутся — в такую погоду никто, кроме меня, до леса не дойдет, свалится на полдороге. Да и я, собственно, только посмотреть. А посмотреть можно и во сне, но как назло, снятся одни валуи. Я сосредотачиваюсь, отключаю внутренний диалог, чтобы увидеть шишкогриб хлопьеножковый или огромную загадочную феолепиоту, но перед глазами просто страницы справочника, причем переданные совершенно неверно. Да и как в обычном сне найдешь гриб, который никогда не встречал в жизни? Это же, в самом деле, не ВТО, а просто лень вставать, чтобы пойти посмотреть на грибы...
Да, обещал сумбур, вот вам и сумбур. Тут всё по-честному.
На самом деле началось всё так. Сам того не ведая, я снял с наших лесов и полей «сухое проклятие». Для этого было достаточно продать «паркетник», затеявший вдруг процедуру автолиза, и приобрести то, на что хватило денег — простую переднеприводную машину. А зачем, думал я, всё равно тут как Калахари, только совершенно без алмазов. Допустим, когда с юга надвигался грозовой фронт, это выглядело так. Левая половина, погромыхивая, наползала на райцентр Венев. Правая, беззвучно перебирая ножками-молниями, уходила на Тулу. Над нами же сохранялось некое продолговатое пространство серого неба. Иной раз это выглядело даже как-то непристойно — как будто само Небо оскорбило действием наши леса и поля.
Ну и прекратилось это безобразие, конечно, в ту же неделю, когда я продал внедорожник и купил легковую машину. Узнал я об этом по приезду вечером — дорога выглядела, как бурный горный поток. Поездка вниз с холма напоминала сплав по реке, но машина, то прямо, то боком, поперек дороги, кое-как догребла до дома. Чувства по этому поводу я испытывал довольно смешанные — дождь прекрасен, но какие грибы в такую жару! Тем более, напомнил я себе, еду-то не за грибами, а работать. Вот только прогуляюсь, посмотрю, нет ли подосиновиков — тем более, недалеко...
Во время недолгой и недалекой прогулки я успел посмотреть на кучи луговых опят (в траве их плохо видно, трудно смотреть — потом я схитрил, слазив за опятами под елку с ножницами наперевес; проходившие мимо соседи остались в неприятном недоумении от этого зрелища). На россыпи каких-то МКГ, правда, не коричневого, а кожистого цвета. Приняв их сначала за розовые лаковицы, я ошибся самым радикальным образом — грибы оказались чем-то вроде волоконниц, но не волоконницами. Может, гебеломы. Лаковицы нашлись потом, и очень много, как будто бы они кому-то нужны.
На полевой дороге, закончив просмотр подосиновиков, я нашел много копрофильных панаэолусов — очень красиво и многозначительно смотрелись заросли длинноногих «колпачков» на кучках звериного помета. Словно чиновники районного масштаба, занятые освоением бюджетных средств. А вот строфарию черносеменную, которая внезапно взошла тут повсюду вместо полевого шампиньона, сравнить совершенно не с чем. Обилие этого странного гриба, который я считал «редким и немногочисленным», стало одним из последних грибных наблюдений того вечера.
Но всё же не последним — коробка Пандоры не спешила закрываться. У ворот меня перехватил дружелюбный сосед-дауншифтер, который поселился в деревне и зарабатывает сбором грибов. Поделились сведениями; на мои подосиновики он лишь посмеялся, сообщив по секрету, что в южном лесу целые легионы маслят.
А надо понимать, что это такое - «южный лес». Это — березы снаружи, дубы чуть в глубине, темное чернолесье (вяз, липа, граб) внутри. Нет подлеска, трава еле-еле, на земле лишь опавшие сучья, покрытые, как плесенью, крошечными белыми негниючниками. Разумеется, ни единого хвойного дерева, о соснах вообще не говорю — если вообразить окружность радиусом километра в два, то все сосны будут сосредоточены на моем участке. А там, я вас уверяю, никаких маслят.
- Что, Олег, будем фиксировать научное открытие? - веселюсь я. - Маслята без сосен и лиственниц — мир такого еще не видел! Давай, показывай свои моховики!
Олег обижается, говорит, что изучал грибы по книгам, а не по деревенским рассказам, и знает маслята — сверху красные, снизу желтые. «Ага», думаю я, и мы идем к нему смотреть маслята.
Конечно, это моховики, но какие! Все как на подбор, крепкие, ядреные, молодые, здоровые - преимущественно Xerocomus rubellus по старой классификации, но есть и другие, непонятные. Кто их разберет, эти моховики.
- Не, ты что, моховики я не беру! - обижается Олег, подразумевая под «моховиками» самый мелкий и жалкий вид, у которого «в сеточку» растрескивается шляпка, но ничего красного нет и в помине, под кожей вскрывается иное нутро, буро-зеленое, унылое.
Уклонившись от терминологического спора, я иду домой. По пути меня перехватывает глухая соседка и несколько раз сообщает, что у нее на столбе, дескать, выросла большая поганка. Что делать — иду смотреть большую поганку, раз люди от меня ждут именно этого. Поганка оказалась, как в прошлом году, чешуйчатым пилолистником. Да и что еще может вырасти на обработанном электрическом столбе.
Напоследок, уже около дома, я осмотрел какую-то агроцибу (то ли жесткую, то ли раннюю — кто их разберет), какой-то навозник типа мерцающего, но более крупный и одиночный (какой-нибудь доместикус?) и отправился спать, твердо решив не ходить завтра ни за какими моховиками, а работать, работать, работать. Я не в отпуске — я в командировке. Правда, несколько грибов всё-таки попытался снять без штатива, с рук, но это дело практически безнадежное и потому не считается.
Наутро меня разбудило не громогласное жужжание шершней, как обычно, а доклад глухой соседки — неизвестно, с кем она там разговаривала, но было слышно только ее. Она доложила, что какой-то «Миша» принес откуда-то два ведра белых. Не зная никакого Миши и не веря в белые грибы, я продолжал спать, пока ко мне в комнату всё-таки не залетела эскадрилья грозных шершней. Тогда пришлось звать жену, чтобы она изгнала опасных насекомых, пока звал — проснулся окончательно.
Жара сменилась ливнем — стена воды, - потом снова жара. Послеобеденное время, сонно зудящее голосами слепней — лучшая пора, чтобы пойти в лес и посмотреть на моховики. Ну или не совсем лучшая, но всё равно хорошая.
А что, и пошли в лес на радость всем слепням. В молодых полевых березках, вопреки ожиданиям, не нашлось ничего интересного (миллионы разных, но одинаково червивых сыроежек — не в счет). Дошли до чернолесья с моховиками.
Там и правда было на что посмотреть. Большая часть моховиков уже реализовалась, застыв, словно плесенно-белый памятник самому себе. Поучительное зрелище — толпы белых грибообразных силуэтов под пологом широколиственного леса. Напоминает о неизбежном финале всего и, кстати, о неоконченной работе. Однако моховики всё равно пришлось осмотреть. Было их как минимум три вида — тот, что красный (Олегов «масленок»), серо-зеленый с трещинами (мелкий, тощий, малосъедобный), классический зеленый (что сразу заметно, если соскрести с него плесень). Ну и масса переходных форм, как обычно. Надо затевать по моховикам исследовательский процесс, но когда его затеешь, когда надо работать и столько грибов!
Да, вышел на полчаса, а сколько грибов посмотрел. Коллибии древолюбивые, всякие расшляпанные мицены, заросли псатирелл Кандоля, мелкие энтоломы и волоконницы, крупные желтые говорушки я даже смотреть не стал. С одной стороны, «предал спорт», с другой — ну куда, приехал же работать, да и штатив в Москве забыл...
Вернувшись домой, посмотрел, что же мы сегодня будем кушать. Моховики трех видов, крепкие сыроежки, крепкие подгруздки белые и черные, эластичные лисички, обрезки белых грибов, подосиновые шляпы, чуть-чуть подберезовиков и примкнувший к ним перечный гриб... Как-то неуместно выглядели в этом ряду ароматные подвишни (похожие на большие белые лисички) и свеженькие трутовики клубненосные, но пищевое значение последних я в полной мере оценил еще весной. В общем, посмотреть перед ужином было на что.
А на следующее утро из северного леса, что за ручьем и ивами, раздавались урчание тракторов и лихая ругань каких-то крестьян. Мы, вооружившись пистолетом и добрым словом, отправились посмотреть, не наносят ли лесу какого-либо ущерба. По пути в ивняке, окружающем пруд, прямо на дороге, осмотрели огромный подосиновик, брать не стали — ибо шляпа.
Пока дошли до леса — трактора ретировались. Раз уж вышли, решили осмотреть состояние лесной опушки. Приступили к осмотру — и тут же кто-то побежал домой за пакетом. Потому что в руках или в рубашке унести такое количество белых грибов с серо-полосатыми ногами было бы затруднительно. Уносили в пакетах — белые и моховики, а сыроежки и «поганки» осматривали на месте. Среди «поганок» выделялись красивые и аппетитные серо-розовые мухоморы, но я их не беру — вдруг увидят соседи и совсем меня разуважают.
На следующее утро всё же отправились в лес, присмотреть себе что-то из грибов в пищу. (Где-то посередине описываемых событий я успел смотаться в Москву, захватил ножки для фотоаппарата, а на следующий день потерял их безвозвратно.) Рассказывать о заготовительном походе скучно, всё равно что собирать красную смородину на жаре и при слепнях. Лисички, твердые сыроежки с подгруздками, первые млечники... К млечникам я, впрочем, пристрастен — так что чуть подробнее. Первыми появились, как ни странно, дубовые (Lactarius quietus), малосъедобные. Они, впрочем, терпимы к жаре, так что и пусть, хотя и не надо. За ними вылезли млечники неедкие — тоже довольно бессмысленные, но маленькие и красивые. Эти в березках. А уже на следующий день мы начали натыкаться на целые сектора «серушек» и светлых млечников с краснеющим соком — раньше я их узнавал как Lactarius fuliginosus, теперь даже не знаю. Но в засолке место им найдется, как ни назови.
Шли к лесу сквозь молодые березы (а они повсюду в поле, куда ни пойди) — изумлялись видовому разнообразию. Если двигаться на юг — там масса сыроежек зеленых и сине-зеленых, а также зеленоватых. Много коричневатых поплавков, которые я про себя называю Amanita fulva, попадаются и белые — Amanita alba. Помимо серо-розового мухомора, встречается также и порфировый.
А если двигаться через березы к лесу не на юг, а на запад, можно повстречать миллион-другой светлых розоватых сыроежек, пегих на вид и горьких на вкус; повсюду видны поплавки не коричневые, а светло-серые, бежево-желтые. Наверное, простая Amanita vaginata, но всякий раз то почти белая, как alba, то желтая, как crocea. Вульва, однако, внутри всегда остается белой, что выдает этот гриб с головой (или что там у грибов вместо головы).
В общем, куда ни двигайся сквозь неурожайные пока еще березки, попадешь в лес. А там... Вместе с эскадрильями слепней и лосиных мух там летает, в частности, паразитическая идея «насолить валуйчиков». Она преследует меня год за годом, доводя иногда даже до частичной ее реализации. На этот раз, впрочем, обошлось — на мысленное требование «насолить валуйчиков» было строго отвечено «мы ж приехали работать». Пронесло. Ну а валуйчиков — валуев, валуищ! - было вы понимаете сколько. Или не понимаете. В общем, поставьте себе мысленный эксперимент, и ближе всего к истине будет самое дикое предположение.
Пока мы обходили буйные заросли валуев, у нас возникло два взаимоисключающих предположения по поводу связи белого гриба с грибом-валуем. Связь, безусловно, есть (и многие тысячи валуев, отведав сапога от глупого раздосадованного грибника, с этим сразу же согласятся). Есть связь, но в чем ее характер?
Первое предположение — это нечто вроде ракеты с разделяющимися боеголовками. Одна несет заряд, а остальные — ложные цели, болванки, просто чтоб на радаре противника возникло вдруг как можно больше одинаковых красных точек. Так иногда средь валуев попадается вдруг белый гриб, что мы, собственно, и наблюдали в тот день.
Второе — более романтично. Может быть, белый гриб подобен глубоководному кальмару, а полчища валуев — это нечто сродни чернильной жидкости, под завесой которой житель глубин скрывается от врагов? Это было больше похоже на правду, потому что слой валуев мы прошли, и увидели...
Говорить об этом, наверное, бесполезно. Об этом можно было бы станцевать или побегать по углям. Передать необычность происходящего можно только с помощью нарочитых действий.
Или нет. Вот представьте себе, что вы — большой ценитель прекрасного, эстет с большой буквы «Э!». Вы заходите в огромный ангар, и видите... видите... видите легион памятников Ленину, свезенных со всей некогда огромной страны. «То он в бронзе, то он в мраморе...» Множество разнообразных изваяний, мастерство и вдохновение... Но всё это — Ленин, с которого сегодня никакого толка.
Вот примерно с таким чувством я осматривал «табуреточный лес» из огромных, прекрасных, очень разных белых грибов. Объединяло их одно — все они были съедены изнутри задолго до нашего появления.
Да, в необъятном ангаре в общество Лениных затесалась парочка незнакомых лиц, явно попавших сюда по ошибке или того хуже. Может быть, это были памятники Карлу Радеку. Хотя на самом деле это были просто крапчатые дубовики, в оконечной фазе своего развития неотличимые — в хорошем и плохом смысле — от таких же белых.
На этом месте дирижер вдруг спотыкается, падает в оркестровую яму, музыка прекращается, пыльный бордовый занавес не то что опускается, а внезапно падает. Представление окончено.
Работать надо, работать, и никаких тут мне грибов.
Игорь Лебединский, 22.07.2011
