Ну вот, что называется, и этот год всё. Приметы неизбежного обновления — особая реклама кока-колы в телевизоре, характерные разводы на стеклах машины и очереди в самых неожиданных местах, - всё это располагает к подведению итогов года. А у нас, если иметь в виду взаимоотношения грибов и людей, какие могут быть итоги? Количественные, качественные?.. Понравилось, не понравилось?.. Сделано, не сделано?.. Было, не было?.. Вопросов себе задать можно много, но способны ли ответы на них заинтересовать хоть кого-нибудь, кроме ботов поисковых систем — дело совсем другое.
А вот можно и так. Познать в сравнении можно, вот что. Лес и грибы — на самом деле это же очень разные, противоположные явления. (Если грибы в поле — примем, что поле есть лес, средняя высота деревьев в котором стремится к нулю, и не будем больше вспоминать.) Лес — это, в грубом приближении, совокупность деревьев, а дерево говорит нам в первую очередь о постоянстве.
Точнее даже не так. Какое к чорту постоянство. Уж сколько тысяч лет Будды учат нас, что всё обусловленное — непостоянно, а имеющее начало имеет и конец же. А мы воротим нос, потому что неприятно это всякий раз, особенно когда хорошо, сытно и не хочется никогда ни с кем расставаться.
Здесь хорошо помогают деревья — они словно впитывают в себя время, год от года становясь всё красивее и развесистее. Конечно, от наката времени ни одно дерево человека не защитит, а вот посадить в детстве елку, чтобы в старости лечь под нее умирать — мечта, оправдывающая человеческую жизнь с эстетической точки зрения, а это, что ни говори, уже полдела.
Но какую же роль играют тут грибы? С точки зрения человека, грибы — эфемерное явление, лесная фата-моргана. Вот они есть, а вот их нет. Место и время появления предсказуемо, но с интересной долей неопределенности. Внезапность проявления и стремительность исчезновения грибов в лесу заставляет, напротив, произносить банальности о скоротечности и сиюминутности. В самом деле, опоздал к грибному слою на неделю — как вот мы тогда в Чеховском районе, - кругом огромные оплывающие шляпы, словно парад ветеранов войск специального назначения («бордовые береты»).
Но эта точка зрения — очень человеческая и очень поверхностная. Плодовые тела — лишь способ леса напомнить нам, временным, о непостоянстве всего сущего. А грибы — везде, их призрачные белые нити проникают повсюду. То есть грибы присутствуют повсюду как потенциал. А плодовые тела — это всегда сюрприз.
Вот, собственно, дошли и до сюрпризов. А они на данный момент таковы: грибная карта, хотим мы того или нет, меняется. И дело не только в кольцевых, преходящих изменениях — некоторые из их выглядят так, как будто приходят всерьез и надолго. Или уходят. Или, паче чаяния, возвращаются. В наших глухих местах лишь самые глухие старики слышали когда-то давным-давно про грузди. А они — вот они, пожалуйста, как будто так и надо. Уже два года как. Осиновые, правда, но и что с того?
И это лишь самое начало.
На самом деле, интереснее всего было бы отслеживать вот эти вот изменения, приливно-отливные волны грибных прихотей, раз уж дана нам возможность наблюдать за одними и теми же местами год от года. Какие грибы появляются? Какие исчезают? Что помнят старожилы, что всякий раз забывают беззаботные дети?
Итак, есть место и есть время. Я выбрал для себя тему: Карницкие засеки, — благо, могу их отслеживать на протяжении десятилетий в прошлом и, надеюсь, в будущем. Много чего случилось за эти годы.
Сезон начинается весной — и для весны у местных жителей припасено слово «сморчок». За минувшие годы оно как-то обносилось и обесцветилось, но до конца не забылось; сморчками здесь называют зимние опята, впрочем, особенно их не собирая. Можно предположить, что когда-то здесь вовсю ходили за весенними грибами, потом традиция сгинула вместе со строчками-сморчками, а бесхозное слово было повешено на первый попавшийся крючок. Впрочем, минувшей весной я внезапно встретил огромное множество гигантсткого строчка в местах, ранее к тому совершенно не располагающих — так что, возможно, традиция оживет.
Другая грибная традиция оживает на глазах. Расспрашивал стариков о том, каковы леса были тут полвека назад, что творилось с грибами. Говорили — все было как везде, собирали себе белые, подберезовики, лисички... А потом как-то постепенно леса постарели, заглохли, потемнели, сомкнувшись кронами — и забираться в поисках грибов в лесные дебри стало бесполезно. Всё что есть — по краям, а чего нет, того и нет.
В последние годы традиционный гриб возвращается в исконную среду обитания. Поля между засечными массивами зарастают дикой березой, осиной, а с ней, как и полагаются, приходят и сопутствующие грибы. Белых пока маловато — лесу надо еще дозреть, - но может быть, доживем и до белых.
Вместе с «обабками» (которые ждут еще внимательного изучения — сколько там видов, сколько чего) пришли и заметные, хотя и малоинтересные практичному селянину грибы. Белые волнушки — традиционные спутники молодых берез — еще удостаиваются иногда внимания, а вот разнообразные гебеломы, которых тут год от года все больше, вряд ли получат когда-нибудь имя собственное. Да и не к чему, наверное. Появились в крупной массе и разнородные поплавки — народ пока присматривается, не спеша с оценками.
По груздям уже прошлись (тревожный каламбур, учитывая, насколько неприметен молодой груздь в постели из трав), но вернемся и потопчемся еще. Неизвестно, какие грузди запомнились глухим старожилам. Не факт, что эти, осиновые. Говорят, лет сто назад классический сырой груздь был известен везде и всюду, а потом как-то сник, оставив после себя только имя. О былой славе дикой природы напоминают лишь топонимы — река Осетр, деревня Бобровка, а где осетры, где бобры? Вот и грузди — слово, конечно, не могло забыться - его подхватил осиновый груздь, год от года упорно продвигающийся на север. Как знать — может, удастся ему отомстить людям за истребленного брата.
Кстати, между делом, за разговорами, куда-то стал пропадать груздь черный, который год его не видно. Однако и груздем его тут никто никогда не звал, и тенденция еще не то чтоб действительно тенденция, так что с выводами спешить не будем.
Оживляются всевозможные рядовки. Основную массу составляют, конечно, положительная Tricholoma fulvum и отрицательная, безобразно вонючая Tricholoma album, однако между этими полюсами есть и другая жизнь. Всё больше попадается рядовки опоясанной (Tricholoma cingulatum), да и рядовка голубиная, Tricholoma columbetta, не стесняется заявлять о себе. А раньше не было.
Зато раньше были шампиньоны — нормальные, полевые. Когда крестьяне разводили скот и разбрасывали вдоль дорог его, скота, отходы. Сейчас — ни отходов, ни скота, ни полевых шампиньонов. Зато начали заявлять о себе другие полевые грибы, нацеленные на небогатые почвы — такие, например, как строфария черносеменная. Слабая, конечно, замена шампиньону, зато интересно и поучительно.
Не то с болетами. Нет, всё не так плохо — педантично кормит червей самая распространенная здесь дубовая разновидность белого гриба, летом встречается и развесистая березовая форма. В полном порядке моховики. Однако того разнообразия, которое смутно припоминается мне по прежним, диким временам, когда я не знал имен большинства грибов, давно нет. Даже за дубовиками пришлось ехать через всю область под Одоев (спасибо, Ирчик — эта поездка потом не раз мне снилась), о других, более редких грибах и говорить нечего. И зачем теперь припоминать, будто тридцать лет назад я нашел тут самый настоящий сатанинский гриб?..
Гриб приходит, и гриб уходит. Еще пару лет назад соседские бабки брезгливо таскали мне напоказ зонтики краснеющий и гигантский, а теперь к ним прибавился еще один — белый. Это спишем на потепление. Волны опят утратили стройность, всё больше наземной разновидности в пику любимой народом древесной (той, что на дубах, да с прозеленью) — допустим, маловато материала для построения выводов. Мало лисичек, много сыроежек, не разберешь сколько говорушек и рядовок — как все-таки необъятна природа по сравнению с попытками ее структурировать! И это, конечно, прекрасно. Это позволяет нам жить дальше, не опасаясь соскучиться.
