Какой чудесный вечер - думалось Прохору, он вдохнул свежего воздуха. – Да? – обернулся он к сидящей рядом собаке, и двумя руками потрепал ее за загривок. – Теперь уж домой… Домой… – пробормотал он себе под нос. Собака не зная, что от нее хочет хозяин, покорно улеглась в ногах и положила свою голову на его заснеженный валенок. Прохор закурил, сделал несколько затяжек и закашлялся. Взглянув на дымящуюся папироску, он швырнул ее в сторону и, приподнялся с рюкзака, похлопал себя по карманам.
– Ну, все… – как бы с сожалением тихо произнес Прохор. - Пора идти! Прохор взвалил на плечи рюкзак с ледобуром, и они вместе с собакой двинулись в путь.
Ветер стал понемногу усиливаться, и как-то уж совсем быстро перешел в завывающее неистовство. Путь стало заметать на глазах. Прохор шел твердыми шагами. – Пальма! Пальма! – остановившись, он позвал он собаку. - Где ты? Спустя несколько секунд Пальма вылезла откуда-то из темноты. – Что?! Злой ветерок?! Сносит? Хе-хе… - он потер рукавицей себе нос. Убедившись, что с собакой все в порядке двинулся дальше. Ноги проваливались в сугробы, и это отнимало много сил. Прохор знал, что до деревни еще примерно верст десять - одиннадцать. Он не о чем не волновался, напротив, размышлял о горячей ухе и чае. – Или лучше водки? Хм… – он про себя улыбнулся. – Посмотрим…
Тем временем стало совсем темно и, по расчетам Прохора, уже должны были виднеться огни деревни. Но метель забивала глаза, вместо знакомых троп и дорожек теперь нанесло снежные барханы.
– Угораздило же меня в такую метель попасть. Прохор остановился отдышаться, в уме он что-то прикидывал и негодовал. – Ушли! Сбились! Сбились, как пить дать, - он стер с лица налипший снег и глубоко дышал. Сил оставалось мало, он плюхнулся на сугроб и хотел закурить. От снега вся верхняя одежда вымокла насквозь, а под ней, он порядком вымок от пота. Спички и папиросы оказались непригодными.
– Вот те-нА… - с досады он швырнул спички и папиросы, а потом и рюкзак. – Пойдем налегке, - обратился он к Пальме, которая на слова хозяина добродушно, но как-то вяло виляла хвостом. Прохор перекрестился и повернувшись налево начал пробираться в белеющую бесконечность. Распаренное от нагрузки тело теперь начало зябнуть. Прохор стал все чаще заваливаться под натиском метели, иногда падая, не преодолев сугроба лицом в снег и, после какое-то время не мог встать; снег забивался под рукава телогрейки, руки почти не слушались Прохора. Пальма в эти моменты скулила и отчаянно лаяла, бегала вокруг хозяина, цеплялась зубами за одежду пытаясь растормошить его. Тогда Прохор находил в себе силы и преодолевал еще какое-то расстояние, пока вновь не валился от порыва ветра или от слабости.
Метель не унималась. Прохор обессилено лежал на спине, затянув на лице капюшон. Он мысленно повторял знакомую с детства молитву, заканчивая, он начинал повторять ее снова и снова; иногда как бы напевая. Пальма иногда тыкалась ему в лицо сквозь щель капюшона и скулила. Вдруг, его внутреннюю молитву оборвал рычащий шум мотора. Пальма занялась беспрерывным лаем и то отбегала, то вновь бросалась к Прохору, бодро виляя хвостом. Послышались знакомые голоса деревенских мужиков, они голосили его имя, глаза ослепили фары снегохода.
