В газетах то и дело читаешь: то одну реку отравили, то другую. На Волге, Оке, Каспии, Байкале – где только не сливают яды, уничтожающие в воде все живое, в первую очередь рыбу. «А вот до Кундыша им не добраться, - думал я. – Речка лесная, малолюдная». Однако я глубоко заблуждался.
В середине августа около полудня дачники и отдыхающие в поселке услышали крики со стороны реки. Многие отправились узнать, что там случилось. Пошел и я. На реке там и сям в одиночку и попарно возились с бреднями и наметами мужики и мальчишки. Ничего подобного я видеть, здесь раньше не доводилось. Что бы на мелководье ловить рыбу? Между тем она попадалась и не в малом количестве.
На берегу стоял и наблюдал за рыбаками пожилой человек с корзиной грибов. Подхожу к нему.
- Только что карп проплыл, - сказал он. – Ну и хорош! Полпуда потянет.
- Не показалось ли? – засомневался я. – В Кундыше карпы не водятся. Зато разводят в прудах, - возразил грибник. – А пруды, если что-нибудь неладно, можно и в реку спустить.
Грибник вздохнул, покачал головой и пошел в поселок, а я остался смотреть, узнавая некоторых из них.
На середине реки в засученных выше колен штанах стоял Семен Иванович, сторожил этих лесных мест, один из тех, про кого говорят: всегда все видит, все знает. В руках он держал шест опушенного в воду намета. Шагах в двадцати от него бродил по воде одиннадцатилетний внук Алешка. Он был в роли загонщика. Дед руководил его действиями, как командир в бою направляет действия подчиненных. И как в боевой обстановке не обходится без крика и ругани, так и здесь Семен Иванович в сердцах орал на Алешку, плохо понимающего стратегические замыслы деда.
- Ближе к берегу! – командовал Семен Иванович. – вон язь к тебе поплыл, заворачивай его. Наперерез ему, наперерез!
Алешка, не видя язя, и наугад бросился не к тому берегу, который имел в виду дед. Над рекой разнеслось:
- Куда тебя черти понесли! Назад! Ко мне иди! Да гони рыбу-то, гони!
Наконец язь все-таки оказался в намете. Довольный Семен Иванович сразу же сменил тон разговора с внуком.
- Молодец Алешка, - сказал он. – Неси-ка сюда ведерко. Ниже по течению облюбовал позицию Павел Алексеевич, недавно отметивший свое семидесятилетие, но еще очень бодрый с виду, правда, с брюшком, которое вдруг стало особенно быстро нарастать в последние время. Он был в одних трусах, несмотря на довольно прохладную воду. Павел Алексеевич рыбачил примитивным орудием лова – старой шторой из тюля с привязанными на концах палками – и тем не менее результативно.
- Застудишь ноги-то! Сапоги бы обул! – кричал ему с берега приятель, тоже пенсионер, Александр Григорьевич. Бывший танкист, он почти полностью потерял зрение, выходил из дома только в ясные и солнечные дни, людей узнавал в основном только по голосу. Сейчас стоял на берегу, сожалея, что не может, как все, испытать рыбацкого счастья.
С бреднем и сумками бежали двое плотников, нанятых строить двухэтажный дом с гаражом, баней и теплицей не то ответственному работнику города, не то директору какой-то базы.
- Куда вы? Тут рыба-то, - подсказал им Александр Григорьевич.
- К мосту надо, - отвечали плотники. – Там в яме, говорят, кишмя кишит.
Подъехал на «уазике» прапорщик, тоже из застройщиков садового кооператива. Он вышел из машины, с минуту постоял, оценивая обстановку, и заключил, что основной вал рыбы уже прошел и если теперь проехать по берегу реки километров пять-шесть, то там можно хорошо поживиться. Взревев мотором, «уазик» помчался по проселочной дороге вдоль реки. Что прапорщик там поймал, осталось тайной.
С берега мне плохо видно, что творится в реке. Решил зайти в воду. Предо мной – небольшая промоина между обрывистым берегом и заиленной корягой. Здесь я иногда ужу пескарей. Сейчас их не видно, зато плавали крупные ельцы. Они были от меня так близко, что я мог бы дотронуться до них рукой. А ведь обычно пугливый елец, завидя человека, немедленно уходит.
Казалось, будто ельцы плывут против течения. Но, присмотревшись к их движениям, я понял, что у рыб нет сил. Они лишь имитировали рывки вперед, а потом еле пошевеливали хвостиками и плавниками, и их сносило вниз. Скоро вся стайка, в которой было штук двадцать ельцов, скрылась с моих глаз.
В промоине появились язи. Их тоже сносило, и они так же, как ельцы, делали жалкие попытки задержаться. Я вижу, как большой красноперый красавец язь, который, без сомнения видит меня, разворачивается против течения и пытается укрыться в водных растениях под корягой. Он стоит у самого дна, слегка пошевеливая хвостом. Но сил у язя явно не хватает. Он перестает бороться за укромное место и медленно уплывает по течению. Тем временем из-за поворота реки выносит еще одного язя, за ним второго, третьего.… Признаться, я и не предполагал, что в мелком Кундыше могут быть килограммовые язи. Выходит, есть. Скоро и эти язи оставляют промоину, предаваясь воле течения.
Мимо проплывают полужирные пескари, а вместе с ними небольшая щука-травянка. Плывут рядом, и ни один пескарей не выражает стремления избежать опасного соседства. Говорят, вот так же зайцы на лесном пожаре теряют страх перед лисами и волками и бок о бок убегают от бушующего огня. Общая беда на время притупляет у слабого инстинкт страха перед более сильным.
Долго еще чередовались стаи ельцов, язей, пескарей. Вперемешку с ними плыли одиночные окуни, щурята, плотвички и даже налимы. Очень много плыло кверху брюхом мелкой рыбешки.
Выбираюсь на берег, сажусь на песок. Прямо у моих ног небольшая заводь. Раньше в ней всегда было много малька. Сейчас тут чисто, словно выметено. Лишь с пяток мелких, со спичку, рыбешек жмется к самому берегу – в том месте, где вода, видимо, еще не смешалась с той нечистью, от которой очумела в реке рыба. Эти несчастные рыбки-мальки, казалось, готовы были выброситься на берег, если бы нашли на нем спасение от угарной гибели. Рыбки продержались в заводи с полчаса. Потом их постигла общая участь.
Чесам к четырем пополудни рыбы поубавилось. Реже проплывали ельцы, язи, окуни, щурята. Правда, по-прежнему, как шелуху из-под семечек, несло мертвого малька. Стали возвращаться в поселок» рыболовы». В ведерках, сетках, на куканах они несли добычу, которую так неожиданно легко отдал им Малый Кундыш.
Сначала многие опасались, есть рыбу, оглушенную неизвестно чем. Но вскоре в общих чертах история отравления рыбы стала известна. Якобы в одной из деревень в верховьях реки слили в пруд жидкий аммиак, предназначенный для удобрения полей. Сразу же в водоеме началась массовая гибель карпа, карася вообще всякой живности. Как скрыть преступную ошибку? Взяли и спустили воду из пруда в реку.
Так годится ли в пищу рыба? Нашлись экспериментаторы, покормили рыбьими потрохами кошек – и не чего, обошлось, ни одна не околела. «Снял пробу» пенсионер-ветеринар и тоже остался жив. И тогда во многих домах завершали сковородки, и над поселком поплыл запах жареной рыбы.
А Малый Кундыш стал мертв, хотя внешне вроде бы не чего не изменилось. Все также торопливо текла вода в песчаных берегах, по-прежнему она была светла и прозрачна, и ничем от нее не пахло. Однако в реке не было никаких признаков жизни. Пустовали перекаты, где раньше держались стайки пескарей и ельцов. В заводях и на мелководье не резвились мальки. Исчезли лягушки. Не стало даже водяных клопов-водомерок, которые постоянно у берега бегали по поверхности воды.
Зато откуда не возьмись, прилетели черно-синие мухи. С мрачным гудением они носились над рекой, отыскивая прибитых к берегу разлагающихся рыбешек, чтобы отложить в них яйца. Объевшиеся рыбой вороны тяжело взлетали и недовольно каркали, когда по берегу пробегали поселковые собаки.
Так продолжалось трое суток. А потом женщины, полоскавшие в реке белье, увидели возвращающуюся рыбу. Это было волнующее зрелище. Ельцы, окуни, язи, щуки, как торпеды, мчались против течения. Оставшиеся в живых, отдышавшиеся в чистой воде низовье реки, они торопились теперь к своим привычным местам, словно боясь, как бы кто-нибудь не опередил их. На перекаты вернулись пескари, в заводи – мальки. Правда, стайки рыбешек сильно поредели. Когда они восстановятся в прежнем количестве? Оставалось лишь гадать.
